Беговые лошади. Сказки Cерафина. Сказка 4 - Эмилио Нейра

«На вид около двадцати. Или чуть больше. Кто их разберет этих латинос, сама знаешь, также как азиаты. По системе учета вообще интересно. Она проходит в списках postavizo, это те, кого принято считать без вести пропавшими. Значиться как убитая при последних штурмах Монолита, но вот что странно, место гибели – Западная Линия D.D.S. То есть там, где у них были барьерные автоматы, и где атаки проводили наши «волонтеры».

– Так там людей не было вообще, – заметила я тогда Коцепусу. – Только немногие из службы операционного сервиса, но женщины в этих службах вообще не проходят.

«Буйвол» бункеровался на Ортеге пятнадцатый раз, и пятнадцатый раз я после подьем-отрыва докладывала Коцепусу о том, что никого не нашла.

– Может, она в самом деле убита, как ты думаешь? Может, искать вообще некого?, – говорила я, с тоской вспоминая о своей награде.

– Не может, – уверенно отвечал Коцепус. Тут она где-то, смотри внимательно… Рой везде!

Хорошо сказано, думала я, ползая окуляром по этому аншлагу. Если бы я была военная разведка, или хотя бы полевая жандармерия… А так я всего лишь Красный Крест, мое дело кашу варить и по мискам шлепать. Единственная причина, которая заставляла меня торчать на аппарели часами, была обещанная награда. Очень хочется открыть маникюрный салон на Алленби, где будет висеть наградной лист к медали «Por conqista del suelo». Эта медаль, как и зубная боль – для всех. Ей награждают все стороны в этой войне, уникальный случай просто. И никого не смущает, что у твоего врага может быть точно такая же медаль. Наверное, так теперь принято и положено в нашем глобальном мире. Если уж ты попал на войну – воюй со всеми, а если угораздило тебя каким- то хреном отличиться – получай медаль как у всех. Раньше бы меня это задело, а теперь все равно. Там наградной фонд почти полтора миллиона. Хватит и на квартиру Яффо, и на салон.

– Уважаемая, мы закончили. – Хоккеист стоял внизу на пустой аппарели, щелкая щипцами.

– Помоги слезть, – сказала я, отдавая ему бинокль.

– Сорок два человека, и четыре «нонейма».

– Бабы есть? – спросила я, оглядывая хозяйским взглядом аппарель.

– Да какие там бабы, – сокрушенно сказал Хоккеист, пряча щипцы в кобуру. Есть, но они немытые какие-то… Вот ты мне скажи, чего они не мытые?

– Пепси! – крикнула я в темноту «Буйвола». Проси рулежную и поднимай аппарель.

– Если бы ты был с сиськами и без кулаков, то ты не только бы не мылся, но и ничего другого, друг Никарагуа… Потому что ты среди кучи агрессивно в половом смысле настроенных мужиков. Короче, это для самосохранения, понял?

– Примерно. – ответил он довольно уклончиво.

– Ты себе отобрал? – хихикнула я. Молодая? Или просто мытая?

– Нормальная!

– Сговорчивая?

– Покладистей некоторых…

– Рот закрой… Как звать?

– Не помню.– сказал он и понял, что дал маху. Марта, что ли…

Я остановилась.

– Старый, ты мне гляди… Лучше меня знаешь, что с «нонеймами» лучше того… нельзя.

– Да Марта, Марта ее звать… Сегунда.

– Пепси! – опять крикнула я.– Возьми шланг, отмой аппарель, вся заблеванная.

– И чем они только рыгать умудряются, я не пойму, у них там продуктов вообще нет…

– Почти у всех желудочная инфекция. Они лечатся бренди, пьют постоянно…

– А откуда берут?

– Армия дает…

– Идиоты!

Время подлета к нашему базовому «пятаку» я убивала «Румой», невинной и звонкой игрушкой, выложенной недавно на офицерском сервере. Обычно туда заходят такие как я – в режиме транспортного ожидания. Те, кто едет летит или сидя на заднице ждет неизвестно чего. Это была обычная скоростная головоломка, каких сотни в гражданском Интернете, но цензуру прошла именно эта.

Полчаса я отключив мозги, с упоением щелкала стеклянными ромбиками. Все наши пассажиры спали в грузовом боксе, изредка топал вдали по переходам Пепси, который был сегодня вахтенным. «Буйвол» мирно тащило по переходному конусу.

Квакнула и запищала подсветка випера. Коцепус уже уронил первую фразу. Это наш куратор из Управления Военной разведки, я с ним знакома еще с Перронта. Недавно отправила резюме, думаю сменить работодателя. А он, пользуясь случаем, устроил мне испытание. Предложил найти среди военнопленных одного – единственного человека, опираясь на прозвище и очень расплывчатое описание

KapralKlein

Видела?

Beirut

Нет. И это странно, как мне кажется…

KapralKlein

Ну говори…

Beirut

Женщины идут первыми. Я так распорядилась, почти все об этом знают на стадионе. Из всех, кто подходит к аппарели, я пропускаю в первую очередь женщин…

KapralKlein

Правильно…

Beirut

То есть в очереди, которая ближе всех к погрузке, сидит много женщин… Я всех рассматриваю в бинокль, как в микроскоп. Все время погрузки. А ее нет.

KapralKlein

Можно и не заметить. Они все друг на друга похожи, все как мешки, одинаковые.

Beirut

Нет. Я бы ее узнала.

KapralKlein

Хорошо, что будем делать?

Beirut

Ничего не будем делать. Грузим дальше. Я думаю, ее нет в лагере. Я думаю, ей давно, лучше чем нам.

KapralKlein:

Чего?

Beirut:

– ) Я думаю, что мы ищем покойника..

KapralKlein:

Исключено.

Beirut:

Как скажешь. Завтра может все проясниться.

Kapral Klein:

Я бы хотел пройтись по твоему резюме. Есть вопросы.

Beirut

Сейчас? Хорошо.

Kapral Klein:

Ты была в выездной экспедиции Института на Порции, правильно?

Beirut:

Ну да.

Kapral Klein:

Скажи, а твоя научная группа как называлась? По внутренней терминологии Института

Beirut:

Это закрытая информация.

Kapral Klein:

Мой допуск устроит?

Beirut:

Ладно…«Берег-4». По количеству участников.

Kapral Klein:

Четверо? Не пять? Ясно. До связи.

«РУМА» опять вкрадчиво зазвенела разноцветными хрусталиками. Заполняя очередной ряд, я опять вспомнила стадион, туман грязного пара и сотни тусклых взглядов.

«Буйвол» аккуратно шел по конусу.

Альберт Холл, Малярийный с Юга

«Пятак» – это наша площадка подскока. Термин заимствован у вертолетников, это то место с какого они начинают чего-то там боевым образом маневрировать. Наш «пятак» – это пятнадцать квадратных километров в пустыне, в секторе Западный Эмбер, оборудованный для переброса техники и солдат. Раньше он принадлежал 9 Горнорудной компании, потом его захватила 13-я, та самая, что начала войну, потом отбила Директория, и стала использовать как склады и военный аэродром. Пару лет назад тут клубились такие бои, что до сих пор пыль висит в верхних слоях местной атмосферы, едва пропуская солнечный свет. Поэтому здесь довольно холодно, мрачно, но уже давно спокойно.

На широкой стене склада со времен боев осталась размашистая надпись:

«78 огнебат – сосите, черти!». Какой-то солдатик в упоении очередной победы разрисовал стену, сам исчез неведомо где и когда, а надпись осталась гореть в прохладном воздухе Эмбера.

Мы выгружаем на своей площадке доставленных комбатантов, и за ними приходит огромный автобус. Автобус составлен из трех вагонов, которые соеденены резиновой такой гармонью. Почему- то он такой огромный, будто возил жирафов и старый, будто возил их давным – давно. Когда он приближается к нашей площадке, кажется, будто кто – то наверху за веревку тащит гигантский протез ноги. Это выглядит очень скорбно под прозрачно – серым ледяным небом. Мы прозвали его «Малярийный с Юга» – или проще «Малярийный», «Малярия». Пепси обзывает его уважительно «Альберт Холл».

Колонна привезенных нами пленных двигается к остановке – самой настоящей автобусной остановке с козырьком, которая чудом сохранилась вместе с куском широкой асфальтовой дороги. Там их уже принимает водитель по нашему списку, и везет неведомо куда. Шучу, конечно, везет он их на отправку по домам, к лифту «ПРИНЦ ФИЛИПП». Там, наверху за слоем облаков бункеруется «Штефан Прайд», вот туда- то и грузят всех пленных.

Никарагуа после разгрузки показал мне на штабель плоских ящиков с военной маркировкой.

– Они их не убрали, Дорка.

– Вижу, – сказала я скозь зубы.

– Вот суки.

Штабель совсем недалеко, рядом с ним вагончик, турель с поникшим пулеметиком, и два «волонтера», играющих в нарды. Этот штабель портит мне все настроение уже какой день.

«Волонтеры» спокойно дождались нашей бункеровки, проводили взглядом Малярийного С Юга и не спеша пошли к аппарели, загребая ботинками тяжелую цементную пыль.